Олег Айрапетов, 28 апреля 2017, 13:23 — REGNUM  

Восстание 1863 года готовилось долго, а на последних этапах подготовки — почти открыто. Тем не менее власти, находившиеся в каком-то блаженном неведении о том, что происходило буквально на глазах, были застигнуты врасплох. Можно считать, что только чудом и недостаточной организованности мятежников, среди которых явно не было достаточного количества лидеров с военным опытом, можно объяснить срыв планируемой очередной Варфоломеевской ночи для русских войск.

Начавшиеся бои вне пределов городов продемонстрировали всю ту же закономерность. Необученные и не имевшие твердой внутренней организации отряды мятежников почти повсюду терпели неудачи. Поляки сражались храбро, но, неся значительные потери, они быстро разбегались, преследуемые пехотой и кавалерией. Исключением были редкие случаи, когда численный перевес позволял преодолевать огонь русских стрелков. Однако и наше командование совершило ряд непростительных ошибок — поначалу оно удовлетворялось достигнутыми результатами, и не преследовало противника до его полного уничтожения. Войска после быстрых успехов возвращались назад, а «недорубленный лес» вырастал через несколько дней вновь. Поначалу недостатки компенсировались распространением слухов об успехах — о разгроме русских отрядов, захваченных пушках и тому подобной несуразице, которой с явным удовольствием верили в Европе.

Реальными успехами поляков были действия на коммуникациях — нападения на железную дорогу и уничтожение телеграфных линий. Для конвоирования поездов русское командование вынуждено было выделять команды гвардейской пехоты по 40−60 чел. В начале мятежа была допущена большая ошибка, свидетельствующая о растерянности в Варшаве — был отдан приказ оттянуть пограничную стражу поближе к крупным гарнизонам. Часть пограничных разъездов перешла границу — только в Пруссии в первые дни нашли убежище 18 офицеров и 369 нижних чинов. Это привело к захвату ряда пограничных местечек, кроме того, значительная часть границы оказалась на время открытой. Постепенно от попыток дать бой регулярной армии поляки начали переходить к методам партизанской войны и использовать тактику «бей и беги». Повстанцы передвигались на подводах, терроризировали крестьянское население, расправлялись с представителями власти на местах, атаковали войска только в случае абсолютного превосходства в силах, устраивали засады на лесных дорогах, иногда — вполне удачные.

Так началась самая сложная фаза умиротворения, особенно в лесных районах Царства Польского и на границе с Австрией. Эти действия оказались самыми трудными и для русского командования, которое поначалу иногда теряло контроль над событиями. Даже для отборных кавалерийских частей это была самая тяжелая форма борьбы. Ее судьба не могла быть быстро решена исключительно военными методами. Для успеха партизанской войны решающее значение имела поддержка местного населения, и, прежде всего — крестьян. Руководители восстания призвали к восстановлению границ 1772 г. Эта мечта никогда не покидала головы поляков. Расхождения лежали только в методе. Просто «умеренная» партия надеялась добиться этой цели шантажом, а радикальная — оружием. Огромное значение для будущего приобретала позиция, которую выберет большинство населения Царства Польского и прилегавших к нему губерний.

И социальная, и национальная структура Западного края была чрезвычайно сложной. В Виленской, Ковенской и Гродненской губерниях проживало 2,7 млн. чел., из них 1,185 млн литовцев (44%), 0,95 млн русских (по современной классификации — белорусов, 35,2%), 0,275 млн евреев (10,2%), 0,22 млн поляков (8,1%) и 0,07 млн прочих (2,5%). Самыми распространенными категориями «прочих» были татары, немцы и латыши. Это население распределялось по трем губерниям следующим образом:

Таким образом, Ковенская губерния была преимущественно литовской, Гродненская — преимущественно белорусской, Виленская — контактной зоной двух народов с преимущественным белорусским населением в районе Вильно. Еврейское население было преимущественно городским, поляки в основном были представлены привилегированным дворянским сословием. Находясь в абсолютном меньшинстве, они составляли тем не менее 85% помещиков Виленской, 95% Гродненской, 78% Ковенской и 94% Минской губернии. Между тем дворянство оставалось наиболее прочной социальной опорой мятежа, планируя, в случае его удачи, присоединить эти территории к Польше. Особенно активно еще с осени 1862 г. было минское дворянство, однако большая часть губернии была православной, что в конечном итоге и определило крах мятежников и их надежд присоединиться к Польше. На взгляды и настроения большинства у боровшихся под лозунгом «за нашу и вашу свободу» не принято было обращать особого внимания. В Могилеве революционеры в начале 1863 г. просто распространили воззвание, извещавшее жителей, что губерния переходит под власть польского короля и императора французов. В губернии проживало 920 тыс. чел., из них 38 тыс. поляков.

Даже у самых левых представителей движения прочно установился взгляд на белорусские и литовские губернии, как на польское достояние и объект польского культуркампфа. «Что такое Западный край? — писал Сигизмунд Сераковский — Высший и средний класс в нем представляют поляки или, говоря точнее, литовцы и русины, принявшие добровольно польский язык, польские стремления, одним словом, польскую цивилизацию. Все, что думает об общественных делах, все, что читает и пишет в Западном крае — все это совершенно польское». И хотя соотношение представителей высшего и среднего класса в крае, по мнению Сераковского, к остальным было 1 к 10, это было самое лучшее — даже все разбогатевшие крестьяне и ремесленники стремились полонизироваться. Вытравить польское влияние из края, считал польский революционер, невозможно, разве только «…попытаться возбудить резню, jaquerie [1], попытаться — нельзя ли крестьян, вышедших из крепостной зависимости, поднять против высших и средних классов».

Намек Сераковского был прозрачен. 21 февраля 1846 г. в Кракове началось польское восстание, лидеры которого провозгласили окончательной целью своего движения восстановление Польши в границах 1772 г., а ближайшей — распространение восстания на австрийскую провинцию Восточная Галиция с центром в Лемберге (совр. Львов, Украина), которую они хотели сделать основной базой. Австрийские власти весьма опасались волнений в Галиции, где значительное и влиятельное положение занимало польское дворянство. Не будучи уверенными в том, что им удастся справиться с восстанием, если оно начнется, австрийцы решили использовать сословно-конфессиональные противоречия, существовавшие в провинции. Крестьянство, преимущественно русинское, православное или униатское, было фактически натравлено на польское и католическое дворянство. В Восточной Галиции начались аграрные беспорядки с четко выраженной этно-конфессиональной направленностью. «Хлопы» уничтожали «панов», которые бежали от своих крестьян не только в Краков, но и на русскую территорию, под защиту императорской русской власти. Под влиянием этих событий в ряде пограничных русских губерниях также возникло недовольство крепостных своими помещиками, тем более что и здесь они были представлены в основном поляками. Правда, в России до резни шляхты дело не дошло, т. к. правительство пресекло это движение в зародыше.

Перед началом восстания в Польше большинство его участников было уверено, что поднимется весь народ. На деле их активно поддержала только шляхта — тоже достаточно многочисленный элемент населения. В Западном крае картина была похожей. С первых же дней восстания местный польский элемент попытался поддержать своих соплеменников. Литовский провинциальный комитет обратился к жителям Литвы и Белоруссии со следующим воззванием: «Братья! Королевство восстало. Наши везде бьют москалей. Кровь, которая льется за Неманом, призывает нас к оружию. Ведь и для нас приближается час борьбы с захватчиками за наши священные права, за нашу свободу! Выступим же вместе и дружно, а Бог нам поможет! Боже, спаси Польшу!» Воззвание пользовалось успехом только среди католического духовенства и польских помещиков. Эмиссары восстания в Литве и Белоруссии сразу же получили прозвище «варшавяков». Эта активность подстегивалась и рекомендациями из Франции. Валевский советовал распространять восстание на возможно более широкую территорию, «…для которой будет потребовано восстановление народных прав».

14(26) января 1863 г. Виленскому генерал-губернатору В.И. Назимову были даны права командира отдельного корпуса, таким образом, он получил возможность передавать дела взятых с оружием в руках мятежников в военный суд, дела зачинщиков и эмиссаров заграничных центров передавались в военно-полевые суды. На следующий день на военное положение были переведены пограничные уезды западных губерний, граничивших с территорией Царства Польского. В самом Царстве приказом №11 от 13(25) января для мятежников, взятых на месте преступления с оружием в руках, вводился сокращенный военно-полевой суд. Это не означало расправы на месте. Право окончательно утверждать и приводить в исполнение смертные приговоры получали военные начальники отделов: Варшавского, Люблинского, Радомского, Калишского, Плоцкого и Августовского.

28 января (9 февраля) вышел приказ о направлении в Северо-Западный край 2-й гвардейской пехотной дивизии. Через три дня ее полки выступили в поход. 2(14) февраля они прибыли в Вильно, где некоторые со страхом, а некоторые с надеждой ожидали прихода повстанцев. В городе ходили слухи о том, что их отряды уже нацелены на него. Настроение умов было «более чем напряженное». Положение русских в городе стало весьма тяжелым. Гарантией от нападения был только револьвер в кармане. Таковой была расплата за прекраснодушие Назимова. Вскоре все изменилось. В Вильно был введен л.-гв. Финляндский полк и 4-й л.-гв. Императорской фамилии стрелковый батальон. Командир финляндцев отдал приказ не обижать обывателей, но не давать в обиду свой мундир. Всем, включая писарей и музыкантов, было приказано носить на улице тесаки. В Гродно стояли семеновцы и гвардейские уланы. Оскорблять военных стало небезопасно. Прежние забияки присмирели. Попытки интригами в столице добиться смещения командования успеха не имели. Дневное и ночное патрулирование гвардии, усиленные караулы и конные разъезды быстро успокоили и сторонников, и противников русской власти.

Мятежники попытались привлечь к себе жителей Западного края. «Временное Правительство Литвы и Белоруссии» издало 20 января (1 февраля) 1863 г. манифест, который имел следующие положения: а) все крестьяне «любой веры» объявлялись свободными, «как потомственная шляхта»; б) «Польское правительство передает помещичьим и государственным крестьянам навечно без выкупа и платежей землю, которой они до сих пор владели, а все законы русского правительства отменяет, ибо эта земля польская, а не русская (подч. мной — А.О.)»; в) крестьяне, которые будут участвовать в защите этой самой «польской земли», получат «не менее 3 моргов [2]» земли (т.е. всего 1,5 десятины — А.О.), ставшие таким образом хозяевами земли должны защищать ее от русских; г) если кто-либо не подчинится манифесту, будь это «пан, крестьянин, чиновник» или еще кто-нибудь, «он будет за то предан военному суду».

Следует отметить, что в нечерноземной полосе, в которой находилась и Белоруссия, и Литва, крестьянский надел по реформе 1861 г. колебался в пределах от 3,75 до 8 десятин. Польское дворянство активно обезземеливало крестьян накануне отмены крепостного права. Теперь его представители решили расщедриться. Даже советский автор, пытавшийся доказать, что польское движение не было ни шовинистическим, ни дворянским, назвал это предложение «жалким посулом». С ноября 1857 г., т. е. после знаменитого рескрипта Назимову, дворянство Северо-Западного края, заявившее о желании улучшить быт крестьян, приступило к массовому изъятию у него земли. Обезземеливание крестьян шло как путем сокращения наделов, так и полной их ликвидации. В среднем, например, по Гродненской губернии крестьянский надел сократился от 14,8% (Белостокский уезд) до 26,5% (Кобринский уезд).

В Виленской и Гродненской губерниях православными были только крестьяне, а помещиками — только католики и поляки, формировавшие касту господ. Это положение поддерживалось и почти полным их господством в администрации. В 1855 г. из 104 старших чиновников только 19 были православными. На низшем уровне управления положение было еще более худшим. Зависимость православного крепостного от польского дворянина была полной. Усиление польского элемента в администрации и суде при Назимове облегчало эти действия и тяжело сказалось на правовом положении православного населения, в основном представленного крестьянством. К 1861 г. формально изъятые земли считались уже безусловно помещичьими. При наделении крестьян землей в ходе реформы крестьянам в качестве удобной земли навязывались пески и болота.

Схожие процессы шли и в Юго-Западном крае. Большинство мировых посредников и чиновников были поляками. Они активно вводили уставные грамоты без соглашения с сельскими обществами, которые начали отказываться от них. Крестьянам было негде искать правду. В некоторых местностях начались волнения — в конце 1862 г. под Луцком, в январе 1863 г. под Кременцом. Если учесть, что большинство чиновников и мировых посредников и в Северо-Западном крае также были поляками, не удивительно, что сама реформа шла с трудом. До конца 1862 г. в Виленской губернии было подписано всего 9,67% уставных грамот, в Ковенской — 6,04%, в Гродненской — 3,81% и Минской — 0,16%. Земельный вопрос и отношения между помещиками и крестьянами, и, следовательно, между поляками с одной стороны и белорусами и литовцами — с другой, были весьма острыми. В этой ситуации господа революционеры могли бы пообещать крестьянам и побольше, но, очевидно, не решились затронуть даже посулом интересы польского по преимуществу дворянства Западного края.

Фобии и мании не замедлили сказаться на особенностях поведения повстанцев. В частности, предлагая землю крестьянам, они обещали помещикам позже решить проблемы компенсации за нее. Очевидно, желающих получить «польскую землю» в Белоруссии было не столь уж много, и в мае 1863 г. в обращении к белорусам — «сынам Польской Родины» — земельное награждение выросло уже аж до 5 моргов! Разумеется, что сохранилось и следующее, весьма типичное положение: «Всем, кто пойдет в польские войска, навеки дается дворянство». Насколько привлекательным было это обещание можно судить хотя бы по тому, что на территории Виленского Военного округа рекрутский набор не был сорван. Только лишь в Трокском уезде была попытка отбить рекрутов, но на следующий день они сами явились в уездное присутствие.

Надо отдать повстанцам должное — они не ограничивались посулами и не церемонились в выборе средств и их документы буквально пестрели угрозами и призывами к революционному террору. Будем объективны — были и проявления великодушия. В приказе «Польского правительства над всем краем литовским и белорусским», обращенном 11 июня 1863 г. местным народам обещалось прощение за то, что они существуют: «…справедливое польское правительство, принимая во внимание, что москали не учили ни читать, ни писать; 2) что вы сегодня глупые как овцы; 3) что над вами нет еще милосердия Божьего, потому вы отступились от Его истинной веры». Тех же, кто будет упорствовать и сопротивляться свободе приказ призывал «без лишних слов вести на виселицу!» Одной из проблем любого восстания было снабжение — поляки изымали подводы и продовольствие, то же самое делали и войска, однако, в отличие от повстанцев, они платили за изъятое, что не замедлило сказаться на настроениях не только крестьян, но и помещиков. Те из последних, кто начал колебаться, немедленно превратились в цели для пропаганды и террора.

Стоит отметить, что когда полякам удалось частично реализовать свои взгляды на «польскую землю», они достаточно убедительно проявили свое отношение к образованию «овец». В 1922—1923 учебном году в захваченной Польшей Западной Белоруссии существовали 32 белорусские начальные школы, в 1938—1939 учебном году при белорусском населении примерно в 2 млн. чел. — только 5. В реалиях 1863 года, разумеется, не была забыта и церковь. В издаваемой повстанцами «Мужицкой правде», письмах «Ясько-гаспадара из-под Вильно», направленных «да мужиков земли польскай», содержались призывы к расправе над «чиновниками, попами и москалями». Разумеется, «униатские ксендзы» не вызывали такого неприятия у «Ясько», и он настоятельно советовал ходить к ним на исповедь. Необходимо отметить, что угрозы православным священникам в крае давно уже шли валом. Одновременно польское дворянство направляло в Петербург жалобы на них, как на элемент, который исповедует «презрение к православной цивилизации» и «социальную революцию».

Всем тем, кому понравится перспектива, нарисованная «гаспадаром», он в весьма энергичных и доходчивых выражениях, открыто, «по мужицки» обещал расправу: «…по новому польскому манифесту таких вешают, как подлых собак, селения их опустели, дымом пошли их избы, пропало ни за грош добро». «Гаспадар» оказался к тому же весьма политически грамотным и не забыл про заграницу, которая, как известно, должна была помочь: «А французы нас только ждут, но кому же они помогать станут, если у нас будет тихо». На Францию простой труженик из-под Вильны возлагал особые надежды. Накануне рекрутского набора он объяснял крестьянам, что рекрутов и высокие подати «Москалю» запретили брать французы, после того, как побили русских под Севастополем. За время, прошедшее после 1856 года, народ поумнел, чего «Москаль» допустить не мог и потому снова взялся за наборы.

7 выпусков «правды» и письма «Ясько» составлялись польскими авторами — К. Калиновским, В. Врублевским и Ф. Рожанским, что многое объясняет. Не исключением была и «Гуторка старого деда», печатавшаяся в Познани и Париже. В ней рассказывалось о прекрасной жизни в Речи Посполитой до ее разделов, о том, как французы под Севастополем заступились за поляков и принудили русских объявить угнетенным всякие вольности, о том, что только поляки дадут свободу белорусам и тому подобная демагогия. Демагогией было и обращение к «мужикам земли польской» на белорусском языке. Академик Е.Ф. Карский дал этому приему следующую оценку: «В начале шестидесятых годов, а может быть и раньше, белорусское наречие служило орудием и другого рода литературы, имевшей целью возбуждение простого народа против православной церкви и русских. Как показали затем печальные события, эти брошюры-прокламации не оказали своего действия на белорусов, даже католиков. Происхождения они, несомненно, польского и католического: на это указывает их письмо, тенденция и некоторые другие обстоятельства».

Подтверждением последней мысли может служить и манифест литовского отдела повстанческого правительства «к духовенству греческого исповедания», датированный 18 апреля 1863 г., Вильно. Он также содержал явно демагогические утверждения, вроде такого: «Свобода совести была искони свойственна польскому правительству и его законодательству… Ныне, когда восприсоединение Литвы и Руси к Царству Польскому неминуемо, накануне освобождения нашего отчества, народное правительство гарантирует всем исповеданиям равенство и свободу пред законом.» Это правительство предупреждало, что внимательно следит за всеми, и, хотя оно прощает прошлые проступки перед великой Польшей, но за настоящие и будущие ее противников ждет «неизбежная казнь».